Точка зрения
ЕЩЕ СОВСЕМ недавно правда вынуждена была изобретать свою тайнопись сообщения с внешним миром. Чтобы пробудить охваченное летаргическим сном общественное сознание, она вспомнила древний язык Эзопа, она создавала миры, в которых мы узнавали себя и с трагической ясностью читали свое будущее. Мы не знали, наступит ли день, когда придет конец диктатуре лжи, и потому осваивали код правды, учась калькировать с событий многовековой давности свой сегодняшний день.
Драматург Эдвард Радзинский был одним из немногих, кто пытался прорвать блокаду молчания. Историк по образованию, в многотрудной биографии человечества и России он выбирал страницы, которые помогали прояснять происходящее в нашем обществе. Почему становится ненавистным тот, кто несет истину и добродетель и сам живет в гармонии с провозглашенными им нравственными законами? Почему его снисходительная доброта и выстраданная мудрость — тяжкий крест для его современников? Почему его непоколебимая вера в доброту человеческой природы вызывает улюлюканье толпы? Не потому ли, что самосовершенствование — весьма тернистый, а значит, для многих недоступный или нежелательный путь?
— В одной из лучших своих пьес — «Беседы с Сократом» — вы исследовали механизм противостояния личности и общества. Духовный пастырь и толпа. Аскет и люд, жаждущий хлеба и зрелищ... Понимал ли Сократ, решивший бороться против толпы, что исход этой борьбы предрешен?
— Думаю, да. Его предсмертные слова: «...я был осужден не потому, что у меня не хватило доводов на суде. Доводы мои не слушали. Вместо них сограждане ждали только покаяния».
Мы выучили удобную формулу — «глас народа — глас божий». Но вспомните н другое: «глас народа Христа распял». И добавьте: и убил Сократа, а также множество других мыслителей и провидцев. Эти горькие истины казались мне достаточно общеизвестными и банальными, чтобы еще раз напоминать о них. В истории Сократа меня волновал нравственный смысл его учения: идея любви. Сократ пытался открыть согражданам, погрязшим в мелкой борьбе и ненависти, величайшее значение любви к ближнему своему. Он постиг, что разум без любви слеп. Именно это казалось мне тогда важным для нашего общества, в котором долго проповедовалась нетерпимость.
Сократ был совестью Афин, и нам по наследству отошла никем не учрежденная «должность Сократа». Это должность человека, постоянно задающего вопросы, ответы на которые вроде бы всем ясны. Или же такие, о которых все знают: бесполезно спрашивать — ответа не получишь. Мы ведь помним времена, когда задавать вопросы было просто опасно. И люди научились молчать, лишь сократы с несгибаемым упорством продолжали спрашивать. За это их преследовали, а иногда и физически уничтожали. Общество постепенно превращалось в общество великих молчальников. О правде же, как говорит Сократ, нужно кричать. Если же крик о правде, как случается и сегодня, потонет в общем неодобрительном гуле, мы можем надолго распрощаться с надеждой на реальные изменения.
Кажется абсурдным, что за века истории человечество не научилось избегать ошибок пройденного. А ведь почти все уже было до нас. Возьмите историю Рима, времена императора Траяна. Правителем стал нормальный человек, который искренне хотел оздоровить погрязшее в безнравственности и разврате римское общество. Плиний-младший писал, что наконец-то можно безнаказанно говорить о злодеяниях Нерона и Калигулы. Тогда было решено покончить не только с доносами, но и с доносчиками: их всех собрали, посадили на плоты и отправили на волю свирепой реки Тибр. Доносчики, видимо, погибли, но доносы поутихли лишь на время. Вскоре справедливый цезарь умер, его место занял не столь справедливый. И все вернулось на круги своя. Ничто не может измениться кардинально, пока жизнь общества зависит от воли хорошего человека, а не от хороших законов, которые гарантируют свободное развитие личности, ее социальную защищенность, пока не создана система жесткого контроля за соблюдением этих законов. То есть пока нет правового государства. Причем правовое государство удивительно связано с плюрализмом. «Оппозиция есть вещь, свойственная цивилизованному устройству»,— утверждал декабрист Лунин.
— Видимо, эти исторические параллели и отодвинули появление пьесы на сцене на шесть лет...
— Помогло редкое в те годы упорство театра и еще... удивительное равнодушие одного вновь назначенного чиновника. Поистине прав был Талейран, говоря: «Чем меньше рвения, тем больше пользы».
Почему еще мне казалась необходимой пьеса о философе, само имя которого — гимн интеллекту, интеллигенции? Мы стали свидетелями организованного понижения культуры. В партии, борясь со своими оппонентами — блестящими эрудитами, Сталин сделал подозрительным само понятие «образованный марксист», которым гордились большевики в ленинский период. На смену пришло понятие «верный» — верный ученик, верный продолжатель дела... Место партийных интеллектуалов заняли исполнительные люди, подчас с нищим интеллектуальным запасом. В обществе тоже состоялся разгром культуры: вынужденная эмиграция блестящих представителей мысли, уничтожение в тридцатые годы следующего поколения художников, рожденных идеализмом революции, создание в сфере искусства послушной бюрократической машины. Бескультурье и неинтеллигентность постепенно становились синонимом благонадежности. Гордились: «Мы университетов не кончали...»
Сейчас мы все клянем бюрократию, забывая, что она есть во всем мире. Просто нигде в мире нет такой бюрократии — некультурной, некомпетентной, неподготовленной к управлению, но взявшей на себя смелость управлять всем. Не умея управлять, эта бюрократия замечательно умеет подчиняться. 3акаленная в угодничестве, она поразительно легко восприняла перестройку: прежнее словоговорение (парадное) она моментально заменила новым (самокритическим). Странную и непривычную терпимость верховной власти эта бюрократия расценила как слабость и безнаказанно все более и более погружает страну в экономический, а теперь уже и политический (забастовки) кризис. Всякий мало-мальски честный западный бюрократ, выслушав такую критику в свой адрес, какая звучит сейчас по всей стране, немедленно уйдет в отставку. Нашему бюрократу это смешно и странно...
— Но чтобы совершить такой шаг, необходимо иметь четкие представления и о морали, которая существует в обществе, и об элементарных нормах человеческого поведения — порядочности, нравственности, достоинстве.
— Если говорить коротко, существо морали — в соблюдении тех заповедей, которые высказаны в величайшей книге, созданной человечеством. Не в пример иным полным собраниям сочинений, которые еще недавно у нас издавались и на которые нам хватало бумаги, на эту книгу бумаги никогда не хватало: мы единственная страна в мире, где библия продается за бешеную цену (на Западе во всех гостиницах она лежит на столике у кровати). Так вот: сейчас, в эпоху возвращения к общечеловеческим ценностям, мы дорого платим за дефицит нравственности и культуры в обществе, за неумение вести диалог и, наконец, за самое страшное — необычайную агрессивность и озлобленность, подозрительность и ненависть ко всему, что не похоже на нас в мире. Писатели бросились на писателей, читатели тоже не отстали от властителей своих дум. Посмотрите на вспышки национальных конфликтов, национальной нетерпимости. Нужно, уяснить — общество заболело жестокостью, и к борьбе с этим заболеванием века нужно привлечь всех, кто может этому помочь, в том числе религию.
Нам невероятно мешает отсутствие иронии и юмора по отношению к самим себе. Всякую улыбку над «святыми истинами» долго считали кощунством. Традиции пустых амбиций, словесной гордости у нас отнюдь не послереволюционные, они давние, вековечные. Чего стоит сталинская пропись, повторявшая, по сути, старую формулу николаевской эпохи: самый последний советский человек на голову выше самого высокопоставленного буржуазного чинуши? И советский человек был уверен, что живет в самой процветающей стране, что он самый свободный, к весьма сожалел об угнетенных во всем мире. Ныне, после всего, что мы узнали о своем прошлом, появился новый пафос: дескать, ни с кем в мире не произошло и не могло произойти то, что случилось с нами!..
Во времена Сталина было объявлено о единстве общества, выражавшемся в коллективном преклонении перед вождем. Его именовали по-разному, иногда даже совсем простенько: солнце нашей планеты. При этом все знали, что он — самый скромный. XX съезд совершил революцию в умах. Но тогда же у людей, причастных к руководству страны, появился страх, что в стране... исчезнет страх. И народу было предложено, пожалуй, самое пагубное для нравственности: жить в двоемыслии, знать обо всем, что происходило с нами, но по-прежнему молчать. Читали одни книги, восхваляли другие. Дома пели одни песни, по радио и телевидению звучали другие. Родилось представление: жизнь — это одно, лозунги — совсем другое. Двоемыслие привело к кризису доверия.
Появилось недоверие и к интеллигенции. Сегодня приходится слышать немало воспоминаний о собственном мужественном поведении в период застоя. Почему же произошел застой, если было столько смелых людей? Молчалины объявляют себя чацкими, даже репетиловы к ним примкнули.
— Но, может быть, эти люди совершенно искренне служили то одной идее, то другой?
— В этом и вся беда: сегодня служим одной идее, завтра — другой. К тому же и идеи, если хорошенько их взвесить, имеют разную цену. Недавно я опубликовал документы о расстреле царской семьи. Они принадлежат коменданту дома особого назначения Якову Юровскому. Получил множество писем: как объяснить случившееся?
У философа Бердяева есть мысль: «Ничто так не искажает человеческую природу, как маниакальные идеи. Если человеком овладевает идея, что все мировое зло в евреях, масонах, большевиках или еретиках, буржуазии и т. д., то самый добрый человек превращается в дикого зверя. Это замечательное явление человеческого рабства». Тут разгадка происшедшего. Что сделало Юровского и его людей, уверенных, что они беззаветно преданы революции, такими жестокими? Они видели только Тирана. Для них не существовало прислуги и доктора, но были «прислужники Тирана». «Весь, мир насилья мы разрушим до основанья...» Разделение настоящего и будущего, цели от средств, которыми они достигаются, явилось одной из трагических ошибок революции. За них заплатили жизнью и те, кто их исповедовал. Наивная вера, что неправедными средствами можно осуществлять праведные цели, была вновь опровергнута жизнью: средства изменили цель.
Хорошо, что сегодня мы можем говорить об этом, и главное, говорить свободно. Правда очень часто бывает горька, но она — правда. Язык Эзопа нас, конечно, выручал, но лучше все-таки говорить на языке правды.
Как разительно схожи иные исторические сюжеты! После смерти Нерона в Римской империи стали появляться лженероны. Почему? К тому времени коррупция в Риме достигла такого масштаба, что образ человека, который убивал богатых, стал постепенно обрастать легендой. Народ помнил одно: Нерон убивал богатых. Брежнев был маршалом, не выигравшим ни одного сражения, писателем, не написавшим ни одной книги. Когда народ наблюдал разгул брежневской мафии, рождалось и не могло не рождаться: Сталина бы на вас! Но задумайтесь: это ведь он-то и создал условия для брежневщины.
Витязь на распутье: сколько раз эта картина была символом нашей истории! Но хочется верить, что не окажутся пророческими слова французского посла Мориса Палеолога, сказанные еще в XIX веке: «Русский народ самый покорный из всех, когда им сурово повелевают, но он не способен управлять сам собою... Он нуждается в повелителе, в неограниченном повелителе... Малейшая свобода его опьяняет...»
Несправедливые слова. Опровергнуть их, доказать их неприменимость к нам — об этом должен думать каждый из нас.
Беседу вела М. НЕВЗОРОВА.
Текст беседы приведен по публикации в газете "Известия" №236, от 24.08.1989 года