А. ВЕНЕДИКТОВ: Я хочу напомнить, что Александр Аскольдов безусловно известен нашим слушателям, прежде всего, правда, через 20 лет после того, как режиссер фильма «Комиссар», и мы с большим трудом выяснили, Александр Яковлевич, оказывается, и не знал, что этот фильм вышел на видеокассете.
А. АСКОЛЬДОВ: Для меня это новость, что в России существует видеокассета «Комиссар».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я приготовил 4 приза на розыгрыш, но один приз уже у Александра Яковлевича. Мы ему отдали эту кассету. Оказалось, что у него ее нет. Первый вопрос на пейджер. Кто хочет иметь кассету с фильмом «Комиссар» Александра Аскольдова, вспомните, пожалуйста, в каком городе впервые фильм «Комиссар» получил международную премию на международном кинофестивале. Желательно город назвать полностью. Подсказка. А теперь, Александр Яковлевич, перед тем, как вам прийти, мы попытались узнать, чем вы сейчас занимаетесь. Вы сейчас А.., нельзя, а то будет подсказка. Тогда я зайду с другого хода. Буквально вчера среди россиян был проведен опрос общественного мнения фондом «Общественное мнение», и 57 % опрошенных граждан высказались за восстановление цензуры в России. У вас, чей фильм пролежал на полке 20 лет, я хотел бы спросить ваше мнение.
А. АСКОЛЬДОВ: Я думаю, что мнение содержится уже в вашем собственном вопросе. К сожалению, наше сознание настолько заморожено, что его регенерация происходит столь медленно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, может, это неплохо вообще?
А. АСКОЛЬДОВ: Ввести цензуру?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. Представляете, ваш фильм, который поднимал темы, которые будоражили, вызывали вопросы. А так, все тишь да гладь, да божья благодать. Всем хорошо.
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, я делал эту картину не в расчете на международное признание, на международные фестивали, о которых я имел тогда самое приблизительное представление. Была такая рабочая установка: сделать картину, которая нужно людям здесь, в России, в тогдашнем Советском Союзе, возбудить человека, возбудить его желание протестовать против несправедливости в очень острой болевой точке. Эта картина все-таки об остроте межнациональных отношений, эта картина, которая читалась тогда как картина еврейской темы, сегодня, как говорил Бахтин, в своей посмертной жизни, потому что после создания картины прошло уже несколько десятилетий, она обрела какие-то новые смыслы, новые значение. Картина ведь не однозначна.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы знаете, я, готовясь к этой беседе, нашел в одной из вологодских газет за 1995 год или 1994 год очень интересные соображения, какие претензии предъявлялись к вашему фильму, кроме темы. Например, была такая претензия не знаю, знали ли вы о ней, - о том, что у вас в конце появляется Интернационал под звук колоколов, и это, мол, намек на то, что Аскольдов хоронит Интернационал.
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, претензий было такое множество, я думаю, что практически каждый кадр этой картины подвергался такой цензурной обструкции. Поэтому нет смысла говорить, что предъявлялось в качестве претензий к фильму.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему? В этой справке, которую вы мне дали, там сказано о том, что буквально, действительно, в каждом кадре что-то вы там делали, но вы соглашались со всеми требованиями комиссий, а затем нагло, или там другое слово не нагло Можно я процитирую? «Самым бесчестным в поведении Аскольдова была его политика безоговорочного согласия буквально со всеми замечаниями, которые на всех этапах обсуждения картины высказывались разными инстанциями, всеми инстанциями. Он клятвенно обещал исполнить все рекомендации, благодарил за участие в работе и снова и снова не изменял в фильме ни одного кадра».
А. АСКОЛЬДОВ: Вы прочитали документ очень серьезный. Это документ парткома Госкино, направленный в КПК при ЦК КПСС по поводу моего исключения из партии за эту картину. В какой-то степени справедливое замечание.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А что же вы соглашались? А вот если бы вы согласились, уступили бы, и картина 20 лет не лежала бы. Мало ли. Бывали случаи. Вы бы повырезали какие-то сцены немножко.
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, вы прочитали документ 67-го года. Но дело все в том, что, когда в 1987 году картина, наконец, на параметрах выхода на экран, она была задержана, и уже не государственной цензурой, не партийным аппаратом, ее задержал Союз кинематографистов. Картина застряла. И некоторые секретари Союза, весьма демократической ориентации, предложили мне вырезать из картины самые важные, самые дорогие для меня кадры. В частности, в картине есть поэтический кадр. Мы его называли в процессе работы «проходом обреченных». Это там, где евреи с моген-довидами (щитами Давида. Щит Давида имел форму шестиконечной звезды - прим., Д.Р.) идут в крематорий, это такое авторское провидение будущего, предупреждение зрителям, что и дальше, и в 40-х, и в 50-х годах этих людей ждет мученическая смерть, мученическая гибель, и мы обязаны предотвратить исход этих людей. Так вот, мне предложили мои коллеги вырезать этот кадр.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Знаете, как в вопросе в фильме: чем мотивировали?
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, ничем не мотивировали. Очень мрачно смотрели на меня и сказали: это надо вырезать, тогда Союз поддержит эту картину. И я помню, что в первый раз, может быть, за многие годы мне изменило самообладание, я очень резко на это отреагировал. Об этом вспоминает Ролан Быков. Перед смертью он записал кассету, монолог о том, как мы работали над картиной «Комиссар», обо мне, о себе, о наших отношениях. И он вспоминает этот эпизод. Я всегда ссылаюсь на какие-то достоверные источники, потому что мне претит масса недостоверностей, которая сегодня циркулирует как в прессе, так и в воспоминаниях творческих людей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Творческий человек все-таки имеет право на преувеличение в мемуарах.
А. АСКОЛЬДОВ: Имеет право. Но историк не должен идти в кильватере такого исторического издания, как «Краткий курс истории партии» издания 38-го года. А сегодня наши исторические критики, наши киноведы пишут, я бы сказал, весьма приблизительную историю нашего кино последнего 15-летия. И это грустно, ибо история должна быть подлинной. Именно на подлинной истории можно воспитывать не только зрителя, но и будущих кинематографистов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И все-таки, Александр Яковлевич, вы не ответили на мой вопрос. Неужели нельзя было найти компромисс в 1967 году, чтобы ваш ребенок, ваша картина, 20 лет не пролежала на полке, и поколение было потеряно. Ведь многие авторы так делали.
А. АСКОЛЬДОВ: Я думаю, что нельзя, потому что картина очень цельно, мне кажется, представляет мое мироощущение, и если вы вынимаете один кусок, то второй кусок выпирает. Ведь эта картина не на тему, неоднозначная картина. Раньше она воспринималась как картина на еврейскую тему. Отсюда было очень много неприятностей, была очень странная пресса в России, и мне неловко вспоминать авторов, которые меня больно щипали за эту картину: Басина, Гуревич, Кичин, - они горячо солидаризировались с авторами «Молодой гвардии». В журнале «Молодая гвардия» в 1991 году была статья, где было сказано, что меня нужно привлечь по статье разжигания межнациональных отношений.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это 1991 год? За картину, снятую в 1967 году? Хорошо.
А. АСКОЛЬДОВ: Да. 10 лет полагалось по этой статье.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сейчас бы и вышли.
А. АСКОЛЬДОВ: Да. Так что, понимаете, все это было, но ведь картина не только на эту тему. Когда вообще о произведении искусства можно сказать, о чем оно: вот про это, - мне представляется, что такое произведение малоинтересно. Сегодня эта картина повернулась какими-то иными гранями, она, к счастью, по-моему, не мертва, а жива. Какие-то посмертные, последующие смыслы в ней обнаружились. Понимаете, я всегда говорю, что эта картина о любви. Почему о любви? Да, о любви. О любви к детям, о любви к женщине. Эта картина о любви к женщине. Там есть один эпизод, который, в отличие от многих других, которые мне не очень нравятся, меня устраивает. Может быть, наши слушатели помнят этот кусок. Это там, где еврей Ефим моет ноги своей жене Марии. Это мое отношение к человеку, к женщине, к семье, к институту, который в сегодняшнем мире и в России, к сожалению, тоже, потихоньку рассыпается. Люди остановитесь! Семья это ячейка государства, это основа нашего будущего счастья. И, конечно, это антивоенная картина. Причем, вы помните, как многие из нас пели яростно, вполне искренне: «И мы падем, падем на той, на той единственно гражданской». Мне эта песня любимого мною Окуджавы никогда не была по сердцу, потому что я считал, что гражданская война наиболее страшная, наиболее отвратительная, наиболее разрушающая человеческую природу. Эта картина протестует против героизации гражданской войны и войны вообще. Это вызывало неприятие. Потом - вы обратили внимание или нет? здесь мы говорим о религии, причем, о толерантности религии. Эпизод прохода Вавиловой, которую играет Мордюкова, с ребенком через три религии: мимо католического храма она проходит, мимо православного храма, она входит в разрушенную синагогу. Причем, мы снимали это на Украине в подлинно разрушенной и сожженной тогда синагоге, потому что в 1967 году по Украине прокатились маленькие гнусные погромчики. И вот в этом разрушенном храме, в синагоге, мы сняли этот эпизод. И Шнитке, увидев это, сходу сел за фортепьяно и написал этот дивный музыкальный проход по трем религиям. Все это возмущало. Интернационал. Какой-то резон есть в этом замечании из областной газеты, потому что мне хотелось, чтобы здесь звучал Интернационал, но он звучит здесь, как реквием. Послушайте.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У нас отгадали город, между прочим, и одна видеокассета ушла. Ее выиграл Андрей, у которого телефон начинается с 470. Действительно, это был Западноберлинский фестиваль, не Берлин, а Западный Берлин. Хотя нам тут предлагали и Канны, и Карловы Вары, и т. д. и т. д. Я, прежде чем мы пойдем дальше, и я задам следующий вопрос (у нас есть еще 2 видеокассеты), я хочу передать вам, Александр Яковлевич, передать привет: «Александр Яковлевич, со слезами на глазах приветствуем вас. Татьяна Герасимовна Карпова из Малаховки, ваша бывшая соседка». Слушает она вас и слышит.
А. АСКОЛЬДОВ: Спасибо, Татьяна Герасимовна.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Видите, устроили мост. Анна Михайловна пишет: «Спасибо большое за потрясающий фильм «Комиссар», тема которого, к сожалению, будет вечной». Вот так, обратите на это внимание. И нас зовут позвать Нонну Мордюкову. А вы общаетесь?
А. АСКОЛЬДОВ: Мы разговаривали по телефону. Нонна Викторовна, к сожалению, была не очень здорова. У меня была недавно встреча со зрителем замечательным в Доме актера у Маргариты Александровны Эскиной, но Нонна Викторовна не смогла приехать, а Раиса Недашковская, одна из немногих уцелевших членов нашего съемочного коллектива, приехала из Киева и была на этой встрече.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Здесь пишут: «Действительно ли было резкое заявление Мордюковой об этом фильме?» Известно что-нибудь или нет?
А. АСКОЛЬДОВ: Я не знаю, о чем идет речь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Слушатели наши говорят. Я просто хочу сказать, что после этого фильма Нонна Мордюкова Британской киноакадемией была избрана одной из 10 лучших актрис века.
А. АСКОЛЬДОВ: Это верно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Здесь очень много про Окуджаву. «Позже Окуджава изменил текст: «на той далекой на гражданской», но все равно вы правы», - пишет Алла. Видите, как люди слушают.
А. АСКОЛЬДОВ: Спасибо. Приятно ощущать единомышленников.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Людмила говорит: «Мой дедушка Ефим Магазаник. Почему вы придумали именно такую фамилию своему герою?»
А. АСКОЛЬДОВ: Я многое придумал в этом фильме, то, что отличается от рассказа Гроссмана, который был основой или первоосновой фильма. Но Ефим Магазаник это персонаж Гроссмана, точнее, Хаим Магазаник. Я оставил это имя в фильме.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Очень любопытно, что вы сейчас дали ответ на мой следующий вопрос. Вы проговорились. Ну ладно, мы придумаем другой вопрос для проигрыша кассеты. Александр пишет: «Спасибо вам за великий фильм. Но не кажется ли вам, что ни великие фильмы, ни великие книги никогда не избавят Россию от шовинизма и «черносотенства»?» И я бы даже расширил вопрос Александра. Великие фильмы и великие книги кому-нибудь когда-нибудь помогли? Я даже больше поставил вопрос.
А. АСКОЛЬДОВ: Была рабочая установка. Я делал этот фильм, предполагал, что он встретит серьезные возражения, серьезные препятствия на своем пути к зрителю, к экрану, но была рабочая установка, которой я продолжаю свято верить. Я считал, что произведение искусства может так растревожить душу человека и так ее сориентировать в этом хаотическом мире, что надо верить в то, что искусство может изменить мир к лучшему, сделать его милосерднее. Иначе не стоит работать в искусстве. Я продолжаю в это верить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть вы считаете, что искусство может изменить мир?
А. АСКОЛЬДОВ: Искусство может облегчить жизнь человеку. И, в общем, объяснить ему путь на этой трудной жизненной дороге, помочь сориентироваться в этом жизненном хаосе.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ирина нам пишет: «Все подтверждается. В последнем энциклопедическом словаре «Кино» 1986 года, в этом многотомнике, фильм упоминается в списке, но нет никого из съемочной группы. Надеюсь, что в новом словаре эта ошибка будет исправлена».
А. АСКОЛЬДОВ: По-моему, там нет фильма в этом словаре, там есть фильм Николы Мащенко, очень хорошего киевского режиссера, «Комиссары» по рассказу или по повести Либединского. Фильм «Комиссар» вообще не упоминается. Более того, только не сочтите это за жалобу и за стон обиженного, расстроенного режиссера, эта картина вообще обойдена нашей критикой, как ни странно. Скажем, есть такой список ста русских картин этого века. «Комиссара» в этом списке нет. Вообще, он провалился в черную дыру в России. Честно говоря, мне это представляется недостаточно справедливым. А то, что эта картина более чем популярна на Западе, вы знаете, меня это не очень утешает, потому что картина, повторяю, делалась для России, для этих, для наших людей на этом огромном нашем пространстве. Разрешите, я забегу вперед немножко. Сейчас закончился, только что, в феврале, Берлинский кинофестиваль. На нем, к сожалению, в конкурсе не было представлено русских картин, их не было, но на фестивале очень торжественно отмечались проводы многолетнего директора Морица Дехадельна, это один из крупнейших деятелей кинобизнеса в мире. Он 22 года возглавлял Берлинский фестиваль. И вот, в качестве отступного ему дано было право организовать собственную программу «Moritz favorites». 22 года он руководил фестивалем. Что бы ты, Мориц, выбрал из более 700 фильмов, которые ты показывал за 22 года? И Мориц выбрал. Он выбрал Алена Рене, Антуана Барро, Тавернье, Феррари, Этторе Скола. И из всего восточного блока, из России, была одна картина «Комиссар». Она была показана 18 февраля при огромном стечении молодых кинематографистов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Тут есть упрек от Юлии, он дружелюбный, но он, по-моему, что называется концептуальный. Я прочитаю. Довольно длинное сообщение. И прошу вас откомментировать. «Вы настолько обобщили образы русской женщины-комиссара и еврейской женщины-матери. К сожалению, возникает мысль, что еврейская мать всегда идеал, а русской свойственно бросать своих детей. Но в истории революции были другие примеры. Если бы вы не делали акцент на национальности, ваш фильм был бы более приемлем для зрителя».
А. АСКОЛЬДОВ: Ну что ж, весьма полемическое замечание. Дадим возможность Юлии не только продемонстрировать свою точку зрения, но и оставаться на этих позициях. Одна картина не может исчерпать безбрежность темы, которую она демонстрирует. Для меня это не только метафорические образы русской женщины, еврейской женщины, мне кажется, что это очень конкретный разговор, это очень конкретные характеры. Что значит: бросила своих детей. Кстати, этот момент часто дискутируется и критиками, и зрителями. Бросила. Во имя чего? Как бросила? Она оставила в семье, которая была ей в начале картины чужда, а в конце картины она ощутила эту семью своей собственной семьей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть ваша трактовка, что она оставила в своей семье?
А. АСКОЛЬДОВ: Она оставила это людям, которым она могла доверить ребенка, они знали, как его воспитать, эти люди знали, как обихаживать дом, но эти люди не умели себя защитить, они были достаточно слабы. А у нее были мускулы. И она пошла, затрубила труба, и она пошла защищать и этих людей, и себя, и своего ребенка, и их будущее, и чтобы не было этой газовой камеры, в которую евреев гонят в этом метафорическом куске, чтобы не было ни 37-го года, чтобы не было 67-года, чтобы не было Аушвица в будущем. Вот, как я объясняю финал этой картины. А если бы она не пошла, она бы просто изменила своему характеру, тогда бы это была киношка, а в данном случае этот поступок жизненный. Моя собственная мама, которая накануне войны пришла из бериевско-ежовской тюрьмы, был такой подарок: вдруг открылась дверь тюрьмы, и ее выпустили, а отца расстреляли через 6 дней после того, как он был арестован, - моя мама тут же пошла в военкомат и отправилась на фронт.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Александр Яковлевич, у нас тут полемика, вы меня извините. «Уважаемый Александр Яковлевич, меня зовут Валерий Кичин. Случайно включил радио и с интересом узнал, что я солидаризировался с журналом «Молодая гвардия» в оценке вашей картины. Скажите, пожалуйста, каким образом это могло произойти, если я о вашей картине никогда не писал. Я, действительно, спорил с вами, когда вы были неточны, перед эмигрантами в Монреале, но никогда не оценивал картину вашу, которую уважаю. Если можно, ответьте, пожалуйста».
А. АСКОЛЬДОВ: Честно говоря, мне не хотелось бы полемизировать с Валерием Кичиным, который
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но он позвонил.
А. АСКОЛЬДОВ: неточно излагает сейчас суть проблемы, но если уж на то пошло, я готов это сделать. Действительно, не в Монреале, а в Торонто была показана картина (до этого она была показана в Монреале), и там, и тут она имела определенный зрительский успех, свидетелем чего был кинокритик Кичин. Была пресс-конференция, на которой мне задали вопрос: как освещает российская пресса картину «Комиссар»? К этому моменту картина не была в прокате, прокат ее по сравнению с западным задержался почти на два года. И я сказал, что после Западноберлинского фестиваля в газете, которую представляет присутствовавший в Торонто уважаемый критик Кичин, была большая двухподвальная статья, в которой упоминалось 13 фамилий режиссеров-участников фестиваля. Фамилии режиссера, получившего (беспрецедентно) 4 берлинских приза, Аскольдова, там не было. После этого в Москве появилась статья, довольно гнусная, довольно лживая, автором которой был Кичин. Это было открытое письмо. Называлась она «Обида плохой советчик». Мне предложили ответить на это открытое письмо. Я отказался это делать. Потому что не считал нужным вступать в полемику с недобросовестным человеком. Меня защитил Александр Зархи, который выступил в «Советской культуре», и я считал инцидент, как говорится, исчерпанным.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Знаете, как бумеранг возвращается ко всем, я бы сказал.
А. АСКОЛЬДОВ: Я бы хотел задать г-ну Кичину вопрос. Он регулярно бывает на фестивалях, был он сейчас и на Берлинском фестивале, и знает, что одним из центров фестиваля была программа «Moritz favorites». Почему ни строчки в своих репортажах о кинофестивале, выражая обиду, что на Западе не признают русское кино, он ничего не сказал о триумфе фильма «Комиссар» сегодня в Берлине при новой генерации зрителей и кинематографистов? Почему ни один критик а там была толпа, человек 70 было представлено в Берлине наших российских критиков, которые очень обижаются, что наш кинематограф там не признают
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, может, вы не наш кинематограф. Может, они считают, что вы не наш кинематограф?
А. АСКОЛЬДОВ: Знаете, я как раз наш кинематограф. И вот огромное счастье услышать отклики людей, которые, несмотря на то, что эта картина мало идет здесь, реагируют на эту картину. Никто не обмолвился ни словом. Дело же не в Аскольдове, дело в том, что эта картина жива и вдохновляет людей. Там была новая генерация кинематографистов Японии и т. д. и т. д. Вот это я хотел бы сказать нашим критикам. И наши критики, уважаемый Кичин, сейчас же переделывается история кино последних 15 лет, огромные неточности, огромные подтасовки. На то пошло, назову, пусть будет еще один бумеранг, статья «Тема Холокоста на Берлинале», автор Нея Зоркая. Так тему Холокоста на Берлинале открыл «Комиссар» в 1988 году, ни слова о фильме «Комиссар». Кому больно? Аскольдову? Нет, мне не больно. Я человек закаленный. Мы вредим сами себе. Мы обкрадываем сами себя. Мы не даем пищи нашим кинематографистам. Отсутствие идей это главная преграда на пути движения нашего будущего русского кино.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Александр Яковлевич, я бы хотел проиграть оставшиеся кассеты. Или я просто отдам их тем, кто тоже угадал правильно Западный Берлин? У нас был не один победитель, там несколько человек назвали Западный Берлин. Нет возражений?
А. АСКОЛЬДОВ: Нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я хочу вам сказать, что у нас есть радикальные позиции на пейджере, например, позиция от г-на Сомова: «Какой же это русский кинематограф?» Или, например, есть от Валентина: «Вы очень обижаетесь на ксенофобию, но вы же сами провоцируете на это. Вы уже совсем обнаглели. Неужели вы этого не поймете?» Есть такие радикальные точки зрения. Как вы откомментируете?
А. АСКОЛЬДОВ: Непросто откомментировать столь ортодоксальное понимание жизни, понимание искусства.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но это есть сейчас в России, это не старые люди, наверное.
А. АСКОЛЬДОВ: Наверное, не старые люди. Очевидно, эти люди живут в каких-то шорах. Мне трудно откомментировать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но смотрите, прошло 15 лет со дня начала горбачевской перестройки. Прошло 14 со дня того, как газеты, журналы, радио, телевидение представляли всю палитру мнений. И как могут люди жить в шорах? Вы ведь человек тоже немолодой, Александр Яковлевич, уж извините.
А. АСКОЛЬДОВ: К сожалению.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. И, в общем, можно было бы замечательно жить в шорах. Вообще, в шорах жить удобно, согласитесь. Там впереди свет в конце тоннеля, как принято говорить. Почему люди не хотят жить в шорах? Я возвращаюсь к началу нашей передачи, чем и закончим. Почему 57 % наших сограждан поддерживают возможное введение цензуры? За новые трагедии, которые следуют за Тарковским, скажем. Он ведь кромсал свои картины, и сам же страдал от этого. Из-за того, что Аскольдов снял только одну картину. Между прочим, Ирина говорит, что, если бы вы сняли по «Тяжелому песку», вам бы цены не было. Понимаете? Почему так происходит, скажите, пожалуйста, как вы думаете?
А. АСКОЛЬДОВ: Видите, какая глубокая пауза. Мне бы хотелось просто с этими людьми, столь категорически оценивающим жизнь, картину, увидеть их, поговорить глаз в глаз, понять, что вызывает их яростное неприятие той же картины, которая мне представляется картиной толерантной.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Терпимой.
А. АСКОЛЬДОВ: Картиной, которая сеет терпимость, терпимость национальную, нравственную, терпимость религиозную. Видите, мне даже очень трудно ответить на этот вопрос.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Алексей говорит: «Вы говорите, что мы жили в шорах. Спасибо вам, что вы нас просвещаете. Какая же ложь!» Алексей, я не говорил, что вы жили в шорах, я говорю, что вы живете в шорах, вы лично. Такое хорошее имя Алексей, и такие мысли. Смотрите, я повторяю. Считаете ли вы, что Россия может вернуться к 1967 году, когда общество не знало о вашей картине, и никто не знал, кроме узкого круга людей?
А. АСКОЛЬДОВ: Понимаете, общество было заморожено в 1967 году, и когда, скажем, мы говорим о том, что нам, людям кино, препятствовал только аппарат, только государственная цензура, - это ведь только одна сторона правды. Дело в том, что эту картину во многом не приняли и кинематографисты, коллеги, не было таких крайних суждений, но эта картина вызывала возражения и своей проблематикой, и своей эстетикой и, как казалось, ненужностью построения этих острых вопросов. Вернемся ли мы к прежнему? Вы знаете, я думаю, что мы не вернемся к прежнему. Но искать сегодня старого врага очень непродуктивно. Я почти растерян в своем ответе, потому что я не встречался с такой откровенной позицией. Мне она не очень понятна просто.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну как? Все очень просто. Вот, Игорь Петрович говорит: «Скажите, какая ваша настоящая фамилия?»
А. АСКОЛЬДОВ: Настоящая?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, какая ваша настоящая фамилия?
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, моя настоящая фамилия Аскольдов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Игорь Петрович, ничем не могу помочь. Аскольдов.
А. АСКОЛЬДОВ: Да, Аскольдов, был такой философ эмигрантский, Аскольдов. Когда-то Александр Исаевич Солженицын схватил меня за горло и сказал: расскажите мне об этом философе, это ваш родственник? Он тогда работал над своей эпопеей о 14-м годе. Я разочаровал его и сказал: вы знаете, к сожалению, нет. Был такой эмигрантский писатель, специалист по цирку, Сергей Аскольдов. Это редкая фамилия. Но она присутствует. Возьмите словарь к пьесам Островского, там тоже есть Аскольдов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, намек-то был понятен.
А. АСКОЛЬДОВ: Ну, хорошо, а если бы моя фамилия была не Аскольдов, а Шверубович, я не знаю, или любая другая.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, тогда все понятно бы было.
А. АСКОЛЬДОВ: Что понятно?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что-нибудь.
А. АСКОЛЬДОВ: Что понятно?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Эти настроения существуют, это реальность, как вы понимаете.
А. АСКОЛЬДОВ: Это реальность.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы знаете, когда ваш фильм что-то изменил реально в конкретном человеке?
А. АСКОЛЬДОВ: Вы знаете, я думаю, что этот фильм кому-то открыл глаза, кого-то сделал терпимее просто. Во всяком случае, я знаю, что многие молодые люди, просто прикоснувшись к этой теме, проявили к ней интерес и понимание. Потом я говорю, что это фильм не одной темы, а потом, даже если одной темы? Я прочитал как-то в газете «Правда» рецензию или статью Вешнякова. Я не знаю, кто такой Вешняков, мне хотелось просто ему позвонить и сказать: милый, а зачем? Почему? Ведь до чего дошло: фильм, в котором доказывается, что еврей тоже человек. Ну, что плохого? Хорошо. Тоже человек.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не может быть. У меня последний к вам вопрос. Совершенно потрясающее замечание Георгия: «Вы обижаетесь на ксенофобию, а, по сути, ведете к ксенофилии».
А. АСКОЛЬДОВ: Может быть, вы разъясните, что
А. ВЕНЕДИКТОВ: Георгий, вы уж пришлите, пожалуйста. На самом деле тут приходит еще: «Дайте мне кассету, я не видела фильма».
А. АСКОЛЬДОВ: На телевидении фильм еще показывают, как мне говорили, но, конечно, телевизионный вариант это совсем не то. Ведь телевизионный вариант для такой картины дает просто информацию сюжетную. Конечно, эту картину нужно видеть на большом экране, но, к сожалению, этого не происходит.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А в России вы не знаете, идет фильм или нет?
А. АСКОЛЬДОВ: По-моему, нет. Он мелькнул и исчез. Мне кажется, что картина агитирует за хорошего человека, за добрые отношения, за трезвое отношение к жизни.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И последнее: «Фильм прекрасный. Не обращайте внимания на людей, которым он не нравится», - говорит Таисия. И не обращайте внимания, Александр Яковлевич. И мы будем рассчитывать, что, когда вы снова будете в Москве, вы придете к нам еще раз, потому что люди хотят с вами общаться.
А. АСКОЛЬДОВ: Я приду в себя и не буду столь молчаливым, как на этот раз.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. А сейчас подведем итог и поставим, чтобы вообще обидеть всех ксенофобов, как однажды его назвали, «черного еврея», Луи Армстронга.
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» был режиссер А. Аскольдов.
Опубликовано: http://echo.msk.ru
Ксенофо́бия (от греч. ξένος — чужой + φόβος — страх) — страх или ненависть к кому-либо или чему-либо чужому, незнакомому, непривычному; восприятие чужого как непонятного, непостижимого, и поэтому опасного и враждебного. Воздвигнутая в ранг мировоззрения, может стать причиной вражды по принципу национального, религиозного или социального деления людей