Удивительную историю преподнесла читателям седьмая книжка журнала «Молодая гвардия». Некто Владимир Дробышев публично потребовал на ее страницах, чтобы кинорежиссера Александра Аскольдова посадили за решетку. Ему мало, что фильм «Комиссар» уже отбыл двадцатилетнее заключение под замком. Ему мало, что создателя картины заклеймили как предателя и идеологического диверсанта, изгнали из партии, из кинематографа. Через двадцать с лишним лет перед талантливым и принципиальным художником пришлось извиниться: «Прости, старик, промашечка вышла. Кто ж знал, что будет перестройка и ты окажешься прав, а мы, церберы-чиновники и цензоры-редакторы, не правы. Мы-то думали, что наш гнусный произвол — навсегда, а твои экранные несообразности — от лукавого». Сломана жизнь, как ломается под пыткой позвоночник. Владимиру Дробышеву всего этого мало. Он твердо требует: осудить на десять лет.
За что же? За то, что «Комиссар», по его мнению, картина сионистская. Такой она снималась, такой всегда была, несмотря на сокращения и доделки, такой осталась в новом, «авторском» варианте. Исключительно в качестве таковой она вызвала восторженные аплодисменты среди критиков, как известно, сплошь сиониствующих. Труднее объяснить призы и почетные награды на всех континентах, на тридцати пяти международных фестивалях, но и тут можно намекнуть: все жюри были подкуплены на деньги Израиля. А теперь — предел цинизма! — картина выдвинута в претенденты на Ленинскую премию. Кем выдвинута? Не смешите меня. Понятно, кем. И понятно, для чего. Сионисты, как известно, выше всего ценят именно Ленинскую премию.
— Что ж тут удивительного? — скажет многоопытный читатель,— Подумаешь, невидаль! Есть такие люди — если при них прозвучит слово «еврей», они морщатся, будто кто-то испортил воздух. Если тут же снова сказать: «Еврей!» — человек побледнеет и схватится за сердце. Что возьмешь с такого несчастного?
Физиологии не прикажешь, к тому же на дворе плюрализм. Так что лучше всего пожать плечами и отойти.
Не принято в цивилизованном обществе хвастаться доносительством. Владимир Дробышев склонен с гордостью сообщить, что он был первым, самым первым, что «написал заявление», когда над картиной еще не собирались тучи, а вот он, бдительный, уже учуял в ней сионизм. Не вняли. Оставили без внимания сигнал благонамеренного патриота. Пришлось уйти. А жаль. Могли бы, возникает мысль, отстранить А. Аскольдова, а В. Дробышева сделать режиссером. Вот тогда была бы картиночка! Во всяком случае, никакого тебе сионизма! Кстати, режиссер весьма прислушивался к своему ассистенту. Оно и понятно — за плечами у Дробышева режиссерский факультет ВГИКа, то есть «высшее образование», а за спиной у Аскольдова — только краткосрочные курсы.
Тут что ни фраза — или ложь, или передержка. «Краткосрочные курсы» вместе с А. Аскольдовым в 1965 году окончили Глеб Панфилов и Толомуш Океев, Николай Рашеев и Константин Ершов, несколько ранее — Георгий Данелия и Игорь Таланкин, несколько позже — Константин Лопушанский и Юрий Мамин. По тону Дробышева это что-то вроде кинотехникума. На самом деле совсем наоборот — «Высшие двухгодичные курсы режиссеров» были открыты Госкино СССР специально для тех талантливых людей, которые уже имели высшее образование. Кроме того, Дробышев забыл упомянуть, что, когда он сидел на студенческой скамье, А. Аскольдов уже работал в сценарно-редакторской коллегии, был куратором Рижской студии. Кто кому мог давать советы на съемочной площадке? А тучи собирались вокруг «Комиссара» задолго до съемок. На обсуждении сценария в ноябре 1965 года уже звучат упреки в натурализме и физиологизме (1). Снова и снова встают опасения: мрачно, роды чересчур откровенны, мало действия (2). В. Баскаков и Е. Сурков нашли, что гуманистическая сущность пролетарской революции в сценарии искажена, она ломает даже инстинкт материнства (3).
11 января 1967 года студия обсуждает отснятый материал. С. Ростоцкий, Р. Быков и в особенности В. Шукшин поддерживают режиссера. При многочисленных замечаниях никто не предъявляет политических обвинений (4). Только 27 августа прозвучит из уст Леонида Захаровича Трауберга: не подменяется ли тема Революции и соответственно Комиссара более мелким «еврейским вопросом»? В. Росляков, Л. Зорин, А. Хмелик, А. Алов и С. Герасимов не разделили его опасений (5). Тут-то и грянула гроза. Все члены сценарно-редакционной коллегии Главка, все, кто был приглашен в рецензенты, единогласно и в самых резких выражениях осудили картину. Доводы были знакомые: не раскрыта тема революции, не запоминается образ Комиссара, картина жестока, натуралистична, семейству Магазаников уделено слишком много внимания... Студия от своего лица составляет список возможных доделок и поправок. С. Герасимов и теперь Л. Трауберг считают, что у страха глаза велики, что неблагополучие с картиной не так значительно. Их поддерживает К. Симонов, советующий не путать «присутствие таланта с отсутствием чувства меры». Директор студии Г. Бритиков тоже верит в успех досъемок и перемонтажа. Их главный противник В. Баскаков теперь находит, что картина окарикатуривает и русскую женщину-комиссара, и еврейского труженика. Мысль подхватывают: кто-то заметил, что на картину обижаются и зрители-евреи, и зрители-русские... Доделки разрешены, но А. Аскольдов отказывается уродовать свое детище. Он пишет министру Романову А. В., М. А. Суслову, в ЦК КПСС, с самоубийственным вдохновением выступает на партсобрании кинокомитета... Между тем надвигается 1968 год.
Вон какие жернова вертелись! Вон какие палили дредноуты! Где уж преуспеть Владимиру Дробышеву с его «заявлением», даже если он адресовался в самую деятельную из всех благонамеренных инстанций.
К 1965 году наш историко-революционный фильм превратился в жеваную бумагу, в набор схематических фигур. А. Аскольдов, стремясь оживить жанр, поставил под сомнение то самое, что мы сегодня низложили,— насилие как панацею от всех бед, обожествление диктатуры, революционное торопливое отрицание всех сложившихся гражданских ценностей — семьи, добра, милосердия. Пушку истово, как главный тотем борьбы, тащат красноармейцы по пустыне, а слепого сотоварища бросают: он уже не помощник. Бунт — историческая ответственность, твоя трагическая вина, но если ты поднимаешь бунтовать других, тыча им в лицо маузер, будет ли тебе прощение в грядущем? Режиссеру очень важно было, что правота в данном случае на стороне мелкого, смешного, неказистого человечка, который просто добр, просто открыт для чужого горя и не в силах понять, как можно оставить своего ребенка. Отсюда «еврейская тема». Ее значение локально и вспомогательно.
Владимир Дробышев не знал или подзабыл все эти факты, как, может быть, подзабыл и сюжет картины. Во всяком случае, у него получается: ошибка, что картину дали закончить, к радости всех сионистов; ее, правда, не допустили до экрана, но поскольку не объяснили, за что, то вышло опять-таки на руку сионистам. А положение А. Аскольдова, не знающего, где зарабатывать на хлеб, это такой подарок, что просто позавидуешь! Ведь все, конечно, примутся жалеть страдальца!
Во всей этой истории, затянувшейся, как видите, на четверть века, Владимиру Дробышеву жаль только одного человека — самого себя. Ибо, если верить ему, то за его «заявление» он был изгнан еврейским лобби со студии, куда каждый год приходили ассистенты режиссера и вторые режиссеры, в том числе с весьма сомнительными или неблагозвучными фамилиями.
Вы подставились, Владимир Дробышев. Никогда, пожалуй, я не видел с такой отчетливостью, чтобы ненависть к другой нации приходила от зависти, как объяснение собственной не получившейся судьбы или в возмещение малой одаренности.
Сочувствую коллегам из «Молодой гвардии», если у них на данную тему уже недобор с авторами.
Виктор ДЕМИН,
в прошлом сын волжского крестьянина, внук донского казака, а ныне безнадежный наймит мирового и отечественного сионизма
1. Архив Госкино СССР, ф. 48, ед. хр. 98, л. 5.
2. ЦГАЛИ СССР, ф. 2944, оп. 4, ед. хр. 937 а, л. 8.
3. Там же, л. 34.
4. Там же, лл. 50—124.
5. Там же, лл. 125—131.
Текст статьи приведен по изданию: Советский экран.- 1990.- № .- стр.24